Это сотрудник ЧАЭС из научной физлаборатории, наблюдавший всё прямо на месте, но лишь с утра 26 апреля. Правда, важные сведения он до сих пор «выдаёт» понемногу, небольшими порциями… При этом ни с ним, ни с кем другим из свидетелей и сотрудников я лично не встречался и не говорил — впрочем, они и не настроены на какие-либо дискуссии и разговоры, к сожалению. Так что я вовсе не открывал упомянутых «взрывов», а просто объяснил их в одной картине аварии.
Но прежде, чем перейти к более подробному изложению результатов книги, отмечу — случилось так, что предложение написать данную статью поступило мне ровно через три года после завершения её. Я хорошо помню, как тогда с облегчением положил готовый текст в папку, полагая, что никогда больше не вернусь к этой теме — в ней для меня всегда было что-то отталкивающее, возможно, потому, что никогда не встречал столько недоговорённостей, умолчаний, а то и просто брехни, как выразился уважаемый проф. Родионов. Причём я увидел это с самого начала, когда некий «внешний импульс» побудил меня приступить к проблематике Чернобыльской катастрофы. Признаюсь, что шла работа без вдохновения — как будто чувствовал, что навлекаю на себя разного рода неприятности.
Впрочем, и потом я занимался ею лишь эпизодически, но, в конце концов, придумал для себя стимул рассмотреть всю эту проблематику как логическую загадку-паззл, с тем, чтобы всякий мыслящий человек мог сложить этот паззл из частей, которые я подготовил и выделил жирным шрифтом, что заметил и М. Родионов. И я посчитал, что это удалось, ибо толковые люди в основном разобрались в аргументации и даже иногда дополняли её, правда, не всегда удачно…
Учитывая всё это, начну всё ж из рассуждений общего характера о своём видении истории вопроса — в частности, о том, как, когда и почему возникла идея «атомной электрификации всей страны». Но для этого придётся изложить и предысторию, в которой есть любопытные моменты, в том числе и личностного характера. Так, обращаясь к прошлому, я попытался понять, почему решил поступать после школы именно на физический факультет МГУ, притом решил в последний момент? Тем более, что за год до того ещё лелеял детскую мечту о небе — хотел быть лётчиком, а весной 1961 г. и полёт Ю. Гагарина оказался перед глазами! Но как раз глаза меня и подвели в этом — не прошёл я потребную медкомиссию именно из-за них. В результате оказался-таки на физфаке, и это был наилучший для меня выбор, хотя осознал это лишь много позже. Видимо, судьба вела меня именно туда.
Но был ещё и ореол вокруг физики, сложившийся именно в 1950-е гг., были соответствующие книги (в основном научная фантастика) и фильмы… В свою очередь, всё это было следствием большого проекта, как теперь понимаю — проекта Большой Науки, который недавно описал журнал «Знание-сила», возникшего параллельно и на Западе, и в Союзе. А базой его и там, и тут был Атомный проект, из коего позже вышла атомная энергетика, как и люди, начинавшие её. Можно даже сказать, что последняя была зеркальным отражением Атомного проекта, но зеркало-то оказалось «кривоватым»…
Ныне известна история проекта — как он начинался, известны основные его герои и действующие лица. Меньше известно, сколько усилий и средств на него пошло, но ясно, что в десятки раз больше, чем тратилось на всю советскую науку до войны и во время её. Это одно обстоятельство, но не менее важно и другое — резко повысился статус учёного вообще, а особенно учёного-естественника, прежде всего — физика.
Тем более что считалось — ныне ученые-то свои, т. е. в большинстве имеют рабоче-крестьянское происхождение и поддерживают «линию партии», а если и колеблются, то вместе с «линией»… Тем же из них, кто был прямо связан с «атомными делами», оказывалось предпочтение во многих практических аспектах, как правило — им легче было защитить диссертацию (тем более — по закрытым темам), проще и быстрее стать академиком и т. д. и т. п.
Но затем, по достижении определённого рубежа — овладения атомным оружием, а затем и термоядерным, да новыми средствами его доставки — наступило некоторое охлаждение, наметилось «перенасыщение» кадрами упомянутого проекта, особенно после хрущёвских «мирных инициатив». И руководители Большой Науки стали искать и предлагать новые направления исследований (не менее «важные», чем прежние), а одним из главных стала атомная энергетика — имею в виду не только АЭС, но и атомное судостроение и т. п. — я ещё помню проекты «атомных паровозов»! Но были не только прожекты, а и конкретные дела, начатые ещё при И.В. Сталине — так, первую гражданскую АЭС в Обнинске начали строить в 1951 г., а в эксплуатацию ввели в 1954 г., хотя мощность она имела всего 5 МВт.
Отмечу, что одним из руководителей там был известный физик Д.И. Блохинцев, с которым я сблизился 12 годами позже — именно он сагитировал меня пойти на его кафедру (теории атомного ядра), находившуюся в Дубне, известном тогда ядерном центре, первым директором которого тоже был он. Правда, задачи, которые мне предложил Дмитрий Иванович, относились к области теоретических оснований квантовой механики, а вовсе не к атомной проблематике.
А вот его детище — Обнинская АЭС — вполне успешно функционировало более полувека (поскольку делали её ответственные и понимающие толк люди!), обогревая да освещая город, показав своим примером возможности атомной энергетики. Отметим сразу, что параллельно, уже в 1952 г., был создан известный НИКИЭТ — Научно-исследовательский и конструкторский институт энергетической техники, который возглавил академик Н.А. Доллежаль. Впоследствии (в 1989 г.) он написал книгу «У истоков рукотворного мира», к которой мы ещё будем обращаться.
Таким вот образом и начал реализовываться проект Большой Науки, но бурное развитие его началось лишь в 1960-х гг., когда он получил поддержку руководства СССР. Позволю высказать ниже свои соображения по этому поводу. Известно, что так называемый «Карибский кризис» осенью 1962 г. поставил мир на грань ядерного конфликта; впрочем, и до того советскому руководству были известны вполне конкретные планы Пентагона ядерной войны против СССР (который разрабатывал их ещё с середины 1945 г.!). К моменту же упомянутого кризиса оказалось, что ядерный арсенал США составлял около двух с половиной тысяч боезарядов — т. е в 17 больше, чем имелось у нас!
И здравомыслящим людям в нашем руководстве стало ясно, что при таких условиях говорить о «мирном соревновании» с Западом не просто сверхнаивно, а сверхглупо! Для этого нужны не красивые слова, а реальное равновесие сил, и в первую очередь — ядерных. Такой ответ Америке вскоре и реализовался в виде СЯС (стратегических ядерных сил), образуемых «ядерной» же триадой: МБР (межконтинентальные ракеты), стратегические бомбардировщики и АПЛ (атомные подводные лодки-ракетоносцы). Но это потребовало значительного увеличения числа ядерных боезарядов, и тут планы Большой Науки совпали со стратегическими интересами государства, поскольку АЭС могли давать не только электроэнергию и тепло; на них массово нарабатывался и плутоний, в частности — на уран-графитовых реакторах (типа РБМК).
С другой стороны, ядерное топливо для них самих в значительной мере получали на радиохимических комбинатах из отработанного на корабельных реакторах (в т. ч. и на АПЛ) топлива, так что упомянутые выше проекты были тесно увязанными друг с другом, хотя открыто об этом не говорилось. Именно поэтому в НИКИЭТ решили строить АЭС на базе двух типов реакторов — водо-водяного ВВЭР, и уран-графитового РБМК (что значит — реактор большой мощности, кипящий). ВВЭР был двухконтурным, более безопасным, но и более дорогим, а РБМК — одноконтурным, более «простым и экономичным» и более мощным.
Но такая «простота» оказалась хуже воровства (как обычно и бывает), что показал анализ аварии на ЧАЭС в нашей книге. Причём РБМК был значительно более (радиационно) опасным и при штатных режимах работы его, не говоря уже об аварийных.