Чем следовало руководствоваться в данном случае, мы можем узнать из статьи 49-й: «Когда в совершенном обвиняемым действии содержатся признаки нескольких преступлений, а равно в случае совершения обвиняемым нескольких преступлений, по которым не было вынесено приговора суда, суд определяет соответствующую меру социальной защиты за каждое преступление отдельно, окончательно определяет последнюю по статье, предусматривающей наиболее тяжкое из совершённых преступлений и наиболее тяжкую меру социальной защиты» [749] . В комментариях к данной статье специально подчёркивалось, что в рассматриваемом случае «в качестве основной меры социальной защиты» суд должен использовать «наиболее суровую меру» [750] . В данном случае такой мерой был расстрел.
Однако знаменитое Особое совещание проигнорировало статью 58-2, не пожелало руководствоваться статьёй 49-й УК РСФСР и сохранило Александру Исаевичу жизнь, чтобы он имел возможность позднее описать его безжалостность. Если «ни за что» давали «десятку», если «десятку» Н.Д. Виткевич получил по одной статье 58–10 [751] , то Александр Исаевич по двум статьям (58–10 и 58–11) был приговорён к восьми годам заключения [752] . «При этом, — писал он позднее в прошении на имя министра обороны СССР Г.К. Жукова, — даже не было решения о лишении меня воинского звания и орденов» [753] .
А поскольку ни следователь, ни прокурор, ни Особое совещание не могли игнорировать действующий Уголовный кодекс РСФСР, можно с полным основанием утверждать, что обвинение по двум статьям (58–10, ч.2 и 58–11) и приговор о восьмилетием сроке наказания находятся в непримиримом противоречии друг с другом.
В связи с этим особого внимания заслуживает опубликованный К.А. Столяровым документ под названием «Сведения о прохождении службы в Советской Армии и о наградах». Он был составлен А.И. Солженицыным 31 августа 1955 г. и завершался словами: «Судебного решения по моему делу вообще не было, а было лишь административное решение ОСО НКВД от 7.7.45 (8 лет ИТЛ по 58-10-ч. II)». Обратите внимание — по статье 58, пункт 10, часть 2-я, т. е. антисоветская агитация [754] . И всё. И никакой ст.58–11.
Подобным же образом характеризовал А.И. Солженицын вынесенный ему приговор и в своём ходатайстве на имя Г.К. Жукова, В нём говорилось: «Меня не судили, а вынесли административное постановление ОСО МВД от 7.7.45 — 8 лет Исправ. труд, лагерей, ст.58-10-ч. II» [755] .
Таким образом, ходатайствуя в 1955–1956 гг. о пересмотре дела, А.И. Солженицын утверждал, что в основе его обвинения лежала только переписка с Н.Д. Виткевичем, и специально подчёркивал, что обвинялся лишь по одной статье 58-10-4.2. Правда, и по этой статье ему угрожал расстрел. Но невозможно представить, чтобы человек, ходатайствующий о пересмотре своего дела, сознательно искажал и характер предъявлявшегося ему обвинения, и неправильно называл статью, по которой ему был вынесен обвинительный приговор.
Допустим, что обвинение соответствует действительности. Тогда следует поставить под сомнение все известные нам источники о характере приговора. А это не только утверждения самого А.И. Солженицына, но и Определение военной коллегии Верховного суда СССР, опубликованные документы следственного и реабилитационного дел.
Если допустить, что документы, характеризующие приговор, подлинные, тогда следует признать сфальсифицированными сведения о характере обвинения, которые опять-таки содержатся в воспоминаниях А.И. Солженицына, определении Военной коллегии Верховного суда СССР, опубликованных материалах следственного и реабилитационного дел.
Таким образом, и в одном, и в другом случае приходится не только поставить под сомнение утверждения А.И. Солженицына, но и констатировать, что названные официальные документы были сфальсифицированы. А поскольку доступ к ним до сих пор закрыт, подобная фальсификация могла быть осуществлена только на официальном уровне.
Итак, что же мы видим? «Ни на что непохожий арест», грубейшее нарушение распоряжения Военной прокуратуры СССР о производстве обыска, составление протокола личного обыска и протокола об аресте через пять дней после самого ареста, странное этапирование в Москву под спецконвоем в плацкартном вагоне, совершенно невероятное следствие, противоречия в изложении содержания обвинения, находящийся в противоречии с Уголовным кодексом РСФС приговор Особого совещания и расхождения в изложении самого приговора.
Интересная деталь: когда в 1948 г. «подельники» А.И. Солженицын и Н.Д. Виткевич встретились в «шарашке», ни один из них не проявил интереса к тому, как оказался за решеткой другой. Причём, по утверждению, Н.Д. Виткевича, на эту тему они ни разу не беседовали друг с другом и позднее, на воле. Невероятно. Как будто говорить на тему о причинах и обстоятельства ареста им было запрещено.
Исходя из этого, можно сделать следующие выводы:
А) вся история с созданием антисоветской организации представляет собою выдумку и вопрос заключается только в том, когда именно эта история появилась;
Б) никаких убеждающих доказательств того, что в основе ареста лежала переписка, содержащая критику Сталина, не приведено, а те источники, которые введены в оборот, на этот счёт перечёркивают друг друга;
В) на основании этого можно утверждать, что до сих пор даже формальная причина ареста нам неизвестна;
Г) следовательно, или Солженицын был вынужден скрывать причину своего ареста, или же его арест имел фиктивный характер как способ создания ему соответствующей легенды;
Д) тот факт, что все известные нам на этот счёт сведения исходят не только от А.И. Солженицына, но и от органов советского государства, с которыми он вёл борьбу, и находятся между собою в полном соответствии, даже тогда, когда содержат внутренние противоречия, даёт основание утверждать, что мы имеем дело с игрой в четыре руки.
Косвенно в пользу этой версии могут служить следующие слова из «Телёнка»: «Арест, — писал А.И. Солженицын, — был смягчён тем, что взяли меня с фронта, из боя; что было мне 26 лет; что кроме меня никакие мои сделанные работы при этом не гибли (их не было просто); что затевалось со мной что-то интересное, даже увлекательное; и совсем уже смутным (но прозорливым) предчувствием — что именно через этот арест я сумею как-то повлиять на судьбу моей страны» [756] .
Мог ли так размышлять человек, перед которым открывалась перспектива: или на кладбище, или в ГУЛАГ. В первом случае возможность «повлиять на судьбу страны» была исключена полностью. Казалось бы, не открывала надежд на это и перспектива оказаться за колючей проволокой. И уж тем более трудно было представить себе пребывание здесь «интересным» и «даже увлекательным».
Так мог смотреть из тюремного окна в своё будущее лишь человек, для которого арест являлся не карой, не наказанием с неизвестными последствиями, а лишь формой прикрытия какой-то многообещающей деятельности.
Если с учётом этого проследить жизненный путь А.И. Солженицына после ареста, нельзя не отметить много странностей. Вот только некоторые из них, которые можно рассматривать как косвенное подтверждение сформулированной версии.
Глава 4 Отпечатки пальцев
В роли заключенного
Куда только не бросала судьба заключённых: угольные копи Воркуты, медные рудники Джезказгана, золотые прииски Колымы, сибирские и северные лесоповалы [757] . А куда она забросила А.И. Солженицына? Из краснопресненской пересыльной тюрьмы в кузове обычной грузовой машины с летним ветерком его доставили в «подмосковную Швейцарию» [758] .