Чисто теоретически могло быть несколько вариантов его использования: а) в тюрьмах и лагерях для получения необходимых сведений от осуждённых лиц, представляющих для государства особое значение, б) на «шарашках» и других секретных объектах, связанных с оборонной промышленностью, в) на воле среди лиц, настроенных антисоветски, побывавших в заключении или же имеющих выходы на иностранцев, наконец, г) для работы за границей.
Пусть не покажется это нескромным, но поскольку почти все средства массовой информации подвергли мою книгу о А.И. Солженицыне своеобразному остракизму как не заслуживающую внимания, приведу несколько иных оценок.
Литератор Семен Ефимович Резник: «Автор не имел доступа к личному архиву Александра Исаевича, не мог задавать вопросы ему и его близким. Зато он тщательно проштудировал всё написанное Солженицыным, нашёл множество мелких и крупных противоречий в том, что он писал о себе и своей работе. Ещё больше несоответствий обнаружено им при сопоставлении мемуарных текстов Солженицына со свидетельствами других участников событий, с опубликованными документами. Все несоответствия им тщательно проанализированы. На каждую цитату, факт, документ даётся точная ссылка (чем, заметим в скобках, Сараскина себя не утруждает). Из 730 страниц книги ссылки на источники занимают 150 страниц. Автор потратил на эту работу 12 лет (1991–2003). Скрупулёзность работы А. Островского поражает. Написанная сухо и академично, его книга осталась почти не замеченной, но ей суждена долгая жизнь» [1044] '.
Единственная рецензия на мою книгу была опубликована в газете «Республика Татарстан». Её название «Крушение последнего мифа» говорит само за себя [1045] .
Вскоре после того, как книга вышла в свет, из Мюнхена мне позвонил Кирилл Викторович Хенкин, который представился не как эмигрант, не как бывший сотрудник радио «Свобода», а как «ученик Абеля». Поздравив меня с выходом книги, он сказал, что давно подозревал А.И. Солженицына в связях с КГБ и что мне, по его мнению, удалось доказать это [1046] .
А вот мнение питерского адвоката Владимира Генриховича Захарова:
«После четверти века в уголовной юстиции я кое-что смыслю в доказательствах, слышу малейшую фальшь и никому заранее не верю. Но доктор исторических наук Александр Владимирович Островский (в случае с этим учёным, впрочем, не степень делает ему честь, но он делает честь степени, которая сама по себе ничего не значит) заставил меня поверить. Его умение собирать, оценивать и выстраивать доказательства выше всяких похвал» [1047] .
И далее: «Всех, в ком рассудок ещё не угас; всех, кто хочет излечиться от либерал-кретинизма, как и от национал-психоза; всех, кого всерьёз интересует тема взаимоотношений КГБ и КПСС, роль КГБ в сокрушении КПСС и гипотеза об А.И. Солженицыне как успешном проекте Комитета государственной безопасности Советского Союза — всех любознательных и небезнадёжных отсылаю к замечательно честной фундаментальной книге А.В. Островского “Солженицын. Прощание с мифом”. Там есть что почитать, о чём подумать. Было бы чем…» [1048] .
Глава 5 КГБ, диссиденты и перестройка
КГБ и диссиденты
Поскольку факт сотрудничества А.И. Солженицына с советскими спецслужбами можно считать доказанным, получается, что советские спецслужбы не только контролировали, но и направляли его деятельность (как литературную, так и общественную), которая имела откровенно антисоветский характер. Более того, имя А.И. Солженицына стало знаменем диссидентского движения, а его литературные произведения, особенно ((Архипелаг ГУЛАГ», широко использовались зарубежными спецслужбами в идеологической войне против Советского Союза.
Как же совместить эти, казалось бы, взаимоисключающие факты?
До сих пор взаимоотношения между КГБ и диссидентами рассматриваются только с точки зрения противоборства этих двух сил и не учитывается то, что «КГБ имел широкую сеть осведомителей, в том числе свою агентуру в движении диссидентов» [1049] .
Агенты КГБ в буквальном смысле слова пронизывала некоторые диссидентские и эмигрантские группы, даже целые организации. «В эмиграции, к примеру, — писал В.Е. Максимов, — они проникли всюду — в газеты, журналы, на радио, в университетские и политические круги Запада, разлагая окружающую среду ложью и клеветой и различными рода инспирациями» [1050] .
Примером такого проникновения может служить Народно-трудовой союз (НТС). Характеризуя эту организацию, бывший работник 5-го Управления КГБ СССР подполковник Александр Николаевич Кичихин утверждал: «Многие наши сотрудники в кулуарах управления говорили довольно откровенно: если бы КГБ не подкреплял НТС своей агентурой, союз давно бы развалился. А ведь прежде чем внедрить агента, его надо соответствующим образом подготовить, сделать ему диссидентское имя, позволить совершить какую-то акцию, чтобы за границей у него был авторитет. Кроме того, каждый из них должен был вывезти с собой какую-то стоящую информацию, высказать интересные идеи — плод нашего творчества. Вот и получалось, что мы подпитывали НТС и кадрами, и, так сказать, интеллектуально» [1051] .
Может быть, это самореклама? Нет, оказывается, подобного мнения придерживаются и некоторые активные деятели диссидентского движения. Так, В.К. Буковский характеризует НТС как «организацию — двойного агента», искусственно поддерживаемую ««КГБ, и ЦРУ» [1052] .
Подобные настроения проникли даже внутрь НТС, результатом чего стало дело Юрия Чикарлеева. Он, видный и давний деятель союза, в конце 70-х годов поставил перед руководством организации тот же самый вопрос и назвал в качестве подозреваемых им лиц сначала М.В. Назарова, затем Е.Р. Романова. Руководство Союза попыталось замять возникшее дело, а когда это не удалось, исключило Ю. Чикарлеева из своих рядов. Была сделана также попытка привлечь его к суду за клевету как в ФРГ, так и во Франции, но первый суд ограничился лишь предостережением обвиняемому, второй закончился ничем [1053] .
Прошло несколько лет, и один из инфильтрированных в НТС работников КГБ сам назвал себя. Им оказался полковник КГБ Ярослав Васильевич Карпович, который, по его словам, в 70-е годы был резидентом Народно-трудового союза в Москве и в таком качестве ездил за границу для встреч с руководителями Союза, в частности с Е.Р. Романовым [1054] . Тот факт, что ни журнал «Грани», ни журнал «Посев», ни информационный бюллетень НТС «Встречи» никак не отреагировали на эту публикацию [1055] ', даёт основания думать, что сообщённые Я.М. Карповичем факты соответствуют действительности и полковник КГБ на самом деле был резидентом НТС в столице [1056] '.
Это значит, что энтеэсовские «молекулы» в Москве были по меньшей мере под контролем КГБ, а если принять во внимание, что Я.В. Кичихин являлся резидентом НТС, то через него КГБ имел возможность и направлять деятельность НТС в столице.
«Точно так же, — пишет Л.М. Млечин, — обстояло дело с Организацией украинских националистов. Если посмотреть списки руководителей ОУН, то окажется, что чуть ли не каждый второй был нашим агентом» [1057] .