Между тем, чтобы дискредитировать А.И. Солженицына, достаточно было бы допустить «утечку» сведений о том, что все разговоры о его преследовании не соответствуют действительности, а далее не только указать выплаченные ему авансы и гонорары за неопубликованные произведения, но и сообщить о предоставленной ему трёхкомнатной квартире. Не сомневаюсь, многих его поклонников как у нас, так и за границей эти факты заставили бы задуматься. Между тем не было опубликовано даже официального сообщения о солженицынских рукописях осенью 1965 г.
КГБ бездействовал и в 1967 г., когда А.И. Солженицын выступил со своим «Письмом к съезду писателей» и стал превращаться в одного из кумиров диссидентского движения.
В. C. Бушин показал, что целый ряд содержащихся в этом письме утверждений были лишены оснований. Почему же нельзя было указать на это? И если в советской печати письмо предпочли замолчать, о нём писали за рубежом. Почему даже за рубежом КГБ ничего не было сделано для его опровержения?
Продолжал он бездействовать и в 1968–1970 гг., когда фамилия писателя появилась в списках кандидатов на Нобелевскую премию, хотя было очевидно, какое значение будет иметь присуждение этой премии человеку, открыто вступившему в противоборство с существовавшей политической системой. Единственно, что было сделано, — летом 1968 г. на страницах «Литературной газеты» появилась упоминавшаяся статья «Идейная борьба. Ответственность писателя», которая могла дискредитировать А.И. Солженицына в глазах законопослушных советских граждан, но лишь способствовала укреплению его авторитета как среди оппозиционно настроенной советской интеллигенции, так и за рубежом [526] .
Ещё в большей степени способствовало этому его исключение осенью 1969 г. из Союза писателей и публикация на страницах «Литературной газеты» новой статьи, предлагавшей ему убираться за границу [527] . Подобные действия создавали Александру Исаевичу ореол гонимого писателя и тем самым способствовали присуждению ему Нобелевской премии.
И только после того, как он стал лауреатом этой премия, а за рубежом вышел его новый роман «Август четырнадцатого», на свет появился сборник статей «Пресса о Солженицыне», содержащих критические отклики на его роман. Однако даже этот сборник был издан на ротапринте тиражом всего в 100 экземпляров! [528]
Получается, что на протяжении 1965–1971 гг. органы госбезопасности не предпринимали никаких мер, чтобы парализовать подпольную литературную деятельность писателя и прежде всего не допустить завершение им работы над «Архипелагом».
Более того, когда А.И. Солженицын опубликовал «Август четырнадцатого», в КГБ возникла идея издать его в СССР. «В противовес солженицынскому “Августу четырнадцатого” мы помогли Яковлеву написать “1 августа 1914”. Даже хотели выпустить однотомник из этих двух произведений — яковлевского и солженицынского. Но в ЦК партии не оценили нашей идеи» [529] .
И только в 1971–1973 гг., если верить А.И. Солженицыну, КГБ перешёл к активным действиям против него: начал шантажировать его «бандитскими письмами», хулиганскими звонками, передаваемыми через посредников угрозами, требованием денег и т. д. Таким образом, по мнению Александра Исаевича, его пытались заставить его отказаться от борьбы с советской системой или же уехать за границу [530] .
Оставляя в стороне вопрос о том, насколько эти сведения соответствуют действительности (хотя это тоже немаловажный вопрос), нельзя не отметить, что в распоряжении КГБ были гораздо более действенные средства для решения как одной, так и другой задачи. Если же он ограничился только названными мерами, то они или были направлены на то, чтобы подтолкнуть А.И. Солженицына к более крайним действиям, или представляли собою примитивную инсценировку борьбы с писателем.
Найдутся читатели, которые скажут: но ведь КГБ пытался устранить писателя. Действительно, в 1992 г. на страницах газеты «Совершенно секретно» журналист Д. Лиханов поведал сенсационную историю о покушении на А.И. Солженицына. Подобное открытие было сделано им на основании рассказа бывшего сотрудника Управления КГБ по Ростовской области полковника Бориса Александровича Иванова [531] .
По словам Б.А. Иванова, днём 8 августа 1971 г. он был вызван к своему начальнику, который познакомил его с «гостем» из Москвы и поручил ему оказывать «гостю» содействие в наблюдении за приехавшим из Москвы А.И. Солженицыным. На Б.А. Иванова была возложена задача «оперативно проверять контакты и связи объекта», а затем все собранные «материалы отослать в Москву». Вечером Б.А. Иванов вместе с «московским гостем» поехали в город Каменск, где заночевал писатель, а утром вслед за ним — в Новочеркасск. Здесь Б.А. Иванов остановился в гостинице. Днём вместе с «московским гостем» и ещё одним незнакомцем он отправился на машине в город, где на одной из улиц они встретили А.И. Солженицына.
Дальше, по словам, Б.А. Иванова, события развивались следующим образом. Когда Александр Исаевич вышел из машины и зашёл в магазин, вслед за ним устремился один из московских спутников Б.А. Иванова, натянув при этом на руки, несмотря на жару, кожаные перчатки. Через некоторое время он вернулся и облегчённо сказал: «Все, крышка, теперь он долго не протянет». И хотя прямо это не говорилось, из дальнейшего разговора в машине Б.А. Иванов понял, что в магазине А.И. Солженицыну был сделан укол [532] .
По свидетельству Александра Исаевича, в тот же день он почувствовал себя плохо, на его теле появились то ли волдыри, то ли ожоги, 11 августа на станции Тихорецкая он вынужден был сесть на поезд и вернуться домой [533] .
«От Бориса Иванова посмертно, — пишет А.И. Солженицын, — дошла до меня собственноручная записка… где он перечисляет участников попытки убить меня в 1971 г. Приехавший из Москвы руководитель группы — Рогачёв Вячеслав Сергеевич, имея прикрытие Агентства печати «Новости» (АПН), т. е. удостоверение и визитную карточку корреспондента АПН. Убийца исполнитель — подполковник Гостев, имя, кажется, Виктор. После операции был направлен резидентом контрразведки в Болгарию… и ещё помощник Рогачева — Гусев Владимир» [534] .
В этой истории много абсурдного.
Во-первых, совершенно непонятно, для чего необходимо было присутствие Б.А. Иванова в Новочеркасске, если поставленная перед ним задача заключалась в том, чтобы «проверять контакты и связи объекта, выявленные наружным наблюдением», а «материалы отослать в Москву». Во-вторых, очень странно, что в Новочеркасске «московский гость» взял его с собой на операцию, ведь даже самый неопытный убийца понимает: чем меньше свидетелей преступления, тем лучше. В-третьих, совершенно невероятно, чтобы профессиональный киллер в присутствии постороннего человека стал делиться своими впечатлениями о совершённом им покушении. В-четвёртых, B.C. Рогачев, который фигурирует в рассказе Б.А. Иванова как руководитель покушения, действительно был сотрудником АПН и поэтому никакого участия в покушении принимать не мог. В-пятых, совершенно невероятно, чтобы сотрудники КГБ, занимавшиеся подобной деятельностью, не только отправлялись на операцию с подлинными документами, но и называли свои настоящие фамилии первому попавшемуся им человеку, даже из органов КГБ.
Очевидно, что история, рассказанная Б.А. Ивановым, — это «газетная утка». Если бы Александр Исаевич верил в неё, он не ограничился бы её пересказом в своих мемуарах и потребовал бы от прокуратуры расследования.
На основании текстологического анализа «воспоминаний Иванова» B.C. Бушин не только поставил под сомнение их подлинность, но и высказал мысль о причастности к составлению этого апокрифа самого её героя — А.И. Солженицына [535] .