Когда я впервые увидел эти снимки, был поражён: неужели в особых лагерях не только фотографировали заключённых, но и выдавали им фотографии при освобождении?

Оказывается, снимки были сделаны позднее, уже в ссылке. А.И. Солженицын просто позировал перед объективом [250] .

Играл и позировал он не только перед фотообъективом и телекамерами. Открываем его воспоминания и читаем: «Моя жизнь в Рязани идёт во всём… по-старому (в лагерной телогрейке иду с утра колоть дрова…)» [251] . Можно было бы допустить, что Александр Исаевич привёз из Казахстана «лагерную телогрейку» и сохранил её как реликвию. Но присмотритесь к его фотографии 1954 г. Неужели этот интеллигентный мужчина в выглаженной рубашке, с галстуком и в шляпе летом 1956 г. через полстраны вёз изношенную «лагерную телогрейку» потому, что не желал её выбрасывать и собирался носить дальше?

Можно было бы допустить, что перед нами авторская фантазия, если бы не воспоминания Г.П. Вишневской. Описывая, как осенью 1969 г. А.И. Солженицын поселился у них на даче, она отмечает: «В шесть часов утра приехал Александр Исаевич, оставил свои вещи, а сам уехал в Москву поездом… Заходим в дом, и я хозяйским глазом вижу, что ничего не изменилось, никакого нового имущества нет. Лишь на кровати в спальне узел какой-то лежит… Что же за узел такой? Оказывается, это старый чёрный ватник, стёганый, как лагерный, до дыр заношенный. Им обернута тощая подушка в залатанной наволочке, причём видно, что заплаты поставлены мужской рукой, так же, как и на ватнике, такими же большими стежками… Всё это аккуратно связано веревочкой, и на ней висит алюминиевый мятый чайник. Вот это да. Будто бы человек из концентрационного лагеря только что явился и опять туда же собирается. У меня внутри точно ножом полоснуло» [252] .

Неужели Александр Исаевич собирался ходить в «до дыр заношенном ватнике» в Жуковке, в элитном, закрытом для обычных людей посёлке, в котором жили правительственные чиновники и представители высшего слоя столичной интеллигенции?

А в том, что Александр Исаевич был способен на это, мы можем убедиться, читая его воспоминания. В декабре 1962 г. он, простой рязанский учитель, начинающий автор, по вызову ЦК на обкомовской машине едет в Москву на встречу руководителей партии и правительства с деятелями культуры: «Я, — пишет Александр Исаевич, — нарочно поехал в своём школьном костюме, купленном в “Рабочей одежде”. В чиненных-перечиненных ботинках с латками из красной кожи по чёрной, и сильно нестриженный… Таким зачуханным провинциалом я привезён был во мраморно-шёлковый Дворец Встреч… В раздевалке ливрейные молодцы приняли моё тёртое унылое длинное провинциальное пальто» [253] .

Видимо, «в чиненных-перечиненных ботинках с латками» он появлялся и в других местах, свидетельством чего может служить разговор Натальи Алексеевны с К.И. Чуковским 19 июля 1966 г. Передавая её слова о своём муже, Корней Иванович записал: «Говорю ему: тебе нужны ботинки. А он: ещё не прошло десяти лет, как я купил эти» [254] .

Подобным же образом Александр Исаевич любил показаться и на рязанских улицах. «Когда Солженицын приезжал в Рязань из Давыдова, — вспоминала А.М. Гарасева, — у него был вид старого колхозника из глухой деревни: куртка-стеганка (видимо, обыкновенный ватник, который называли фуфайкой или телогрейкой. — А.О.), шапка с ушами, и весь он выглядел каким-то усталым и измученным» [255] .

В таком виде застал его бывший генерал П.Г. Григоренко, побывавший у него зимой 1968–1969 гг. в Давыдове: на плечах «фуфайка», на ногах «огромные зэковские бахилы» [256] . Весьма скромным был и ужин: «по кусочку свиного сала, чёрный хлеб, луковица, перловая каша-концентрат», «флакон из-под духов, в нём на 1/3 спирт», завтрак: «картофель», «снова по кусочку сала, луковица, соль, растительное масло», «снова накапали в рюмки спирта» [257] .

Образ неприхотливого, бедствующего писателя А.И. Солженицын начал внедрять в сознание окружающих, как только стал выходить в люди. Рассказывая о своём первом появлении в редакции «Нового мира», он пишет: “Расспрашивали о моей жизни, прошлой и настоящей, и все смущённо смолкли, когда я бодро ответил, что зарабатываю преподаванием шестьдесят рублей в месяц, и мне этого хватает» [258] . В те годы за 60 руб. в месяц один человек прожить мог, но очень скромно. Чтобы это было понятнее, приведу следующий факт. Тогда в высших учебных заведениях студент получал стипендию только в том случае, если доход семьи составлял менее 100 руб. в месяц на человека.

Можно представить, как смотрели на Александра Исаевича сотрудники редакции «Нового мира». «Все были в восторге от того, — вспоминает В.И. Войнович, — как он пишет, как держится и что говорит. Говорит, например, что писатель должен жить скромно, одеваться просто, ездить в общем вагоне и покупать яйца обыкновенные по девяносто копеек, а не диетические по рублю тридцать» [259] .

Эти обыкновенные яйца по девяносто копеек нашли отражение и в воспоминаниях самого А.И. Солженицына. Рассказывая, как однажды в 1967 г. он возвращался из Москвы в Борзовку, Александр Исаевич пишет: «Это было 8 июня, на Киевском, вокзале, за несколько минут до отхода электрички на Наро-Фоминск, с продуктовыми сумками в двух руках, шестью десятками дешёвых яиц» [260] . Видимо, этот эпизод нашёл отражение в дневнике А.И. Кондратовича. 16 июня 1967 г. после одной из встреч с А.И. Солженицыным он записал: «Живёт стеснённо. Уезжал в прошлый раз в Рязань. “Шесть десятков яиц увёз» — сказал мне. “А разве в Рязани нет их?” — “По девяносто копеек нет. Есть по рублю сорок. А на шесть десятков разница уже почти целый проездной билет”» [261] . Подсчитать разницу нетрудно. Три рубля.

Но, оказывается, в Рязани не было не только обычных яиц по девяносто копеек, но и хлеба. «Сегодня утром, — записала 4 марта 1967 г. Л.K. Чуковская в дневнике, — уехал от нас живший несколько дней Солженицын. Ватник, ушанка. Вынес из дверей на площадку тяжёлый мешок с хлебом и с трудом взвалил его на спину. Угловатый тяжёлый мешок, словно камнями набитый. Таким теперь всегда я буду помнить Солженицына» [262] .

Мотив о бедственном положении, в котором долгое время находился писатель, звучит во многих воспоминаниях о нем. Так, в 1967 г. в беседе с Н. Бианки А.Т. Твардовский заявил: «У него за душой ведь нет ни копейки» [263] . «Денег у них не было, — вторила ему А.М. Гарасева, — они с женой копили их всю зиму на отпуск, а потом летом отправлялись по добытым адресам бывших лагерников» [264] . «Денег у Солженицына нет. Это ясно», — читаем мы в дневнике А.И. Кондратовича [265] .

Наслушавшись рассказов Александра Исаевич, даже Г.П. Вишневская, которую очень трудно провести, с удивлением и восхищением пишет: «Жил Александр Исаевич на один рубль в день — так распределил он на много лет свой довольно большой гонорар за Ивана Денисовича» [266] .

Лидию Корнеевну Чуковскую Александр Исаевич сумел убедить, что живёт в день всего на несколько копеек, отказывая себе во всём [267] .